Александр Лунгин: «Первый раз во Владивостоке меня просто заперли»

«Большая поэзия» на кинофестивале «Меридианы Тихого» принесла Александру Лунгину приз за лучшую режиссуру. Фильм про поэзию, но не о ней, стал открытием для многих зрителей. Исследования мира ЧОПовцев и влияния войны на мировоззрение и характер у особо внимательных киноманов вызвало ассоциации с Джимом Джармушем и Мартином Скорсезе. «Впрочем, конкретного референса и четкой опоры на кого-то у меня не было», — комментирует вопросы журналистов Александр Лунгин. Он вообще немногословен, предпочитая емкие фразы и длительные паузы. О творчестве, Владивостоке и сценарном искусстве режиссер рассказал «Приморской газете».

— Традиционно этот вопрос задают в финале общения, но сломаем традицию и спросим сначала: какие у вас впечатления от Владивостока?

— Я здесь не первый раз. Вообще, у меня родственники жены из вашего города, так что бывал я здесь довольно часто. Да и бываю. И как-то сильно меня удивить — сложно. Хотя если вспоминать, то первое впечатление было весьма неприглядным.

— Почему?

— Первый мой прилет был в 1988-1989 году, мне было лет 16, и я ехал в геологическую экспедицию в Дальнегорск. Поскольку мне надо было догонять партию, то добирался я на перекладных, так что удалось немножко походить по городу, посмотреть на Тихий океан, который меня разочаровал тогда. Потом пришел на вокзал к своим. Нас тогда было 10 человек, к нам вышел кто-то из поезда, посмотрел на нас, узнал номера вагонов и сказал: «Мужики, я вас запру в вагонах, вам лучше не выходить». Вот такое у меня было первое впечатление. 

— Город исправился?

— Его сейчас не узнать. Жена ходит, смотрит на все эти бары, хипстерские лапшевные и говорит: «Боже мой! Это город, где во времена моей молодости стреляли за длинные волосы из проезжающих машин! Не могу поверить!». 

— Хотела о другом, но все же вернусь к словам: как мог Тихий океан разочаровать?! 

— Я помню, что ехал на электричке из аэропорта, увидел, что где-то блеснула вода, и сошел. Там не было ничего, кроме рельсов, масляных пятен и ржавых заборов. Я был романтическим юношей и ожидал, что это будет какая-то значительная встреча, но получилось вот так. А город у вас занятный, кинематографичный.

— В одном из своих интервью вы назвали себя «зарвавшимся сценаристом».

— Зарвавшийся — в том смысле, что сценарист самонадеянно взял и превратил себя в постановщика фильмов. С одной стороны, это неизбежно, когда вы долго этим занимаетесь. Как говорили в одном классическом фильме: «Теперь они не будут портить мои прекрасные диалоги». С другой — одна из главных слабостей заключается в том, что я словам верю больше, чем актерам.

— А чем актеры-то не угодили?

— Я заставляю их словами проговаривать смысл, как было написано в сценарии. Если будет продолжение «Большой поэзии», то, возможно, я буду больше доверять актерам, так как они сыграли прекрасно.

— Насколько сценаристу сложно вообще видеть итоговый результат своей идеи? То, как ее воплотил режиссер?

— Очень трудно зачастую. Но есть преимущество: сценарист не ходит на площадку. Власть режиссера на тебя не распространяется. Ты написал свой текст и отдал его дальше. А вообще, если говорить, как устроено это занятие, то кино похоже на армию, где заменяется отсутствие единомыслия некой дисциплиной сверху.

— Кем вы себя больше ощущаете: режиссером или сценаристом все же?


— Я не чувствую себя уверенным пристяжным режиссером, способным выдавать результат на заданную тему.

— Кстати, а есть для вас запретные темы в кино?

— Конечно. Я не готов снимать на тему Второй мировой войны. Причем не только кино.

— Вы говорили, что изначально «Большая поэзия» должен был быть
другим. 

— Да, фильм планировался более веселым, когда сценарий только писался. Первый его вариант мы с Сергеем Осипьяном написали лет 10 назад. Но потом снять по нему не получилось, и он лег в ящик и лежал бы там, наверное, и дальше. Но внезапно понадобился некий продукт, которого никто еще не видел, чтобы выставить его на конкурс в Минкульте. И вот так идея получила поддержку. Когда собрались уже снимать, то оказалось, что надо все полностью переписывать.

— Изменились реалии жизни?

— Я сам изменился в первую очередь. Да и сценарий сильно устарел и стал мне самому неинтересен. Полгода я думал, потом переписал сценарий, сохранив тему и общую канву. А почему утратил веселость, не знаю. Может, время изменилось? А может, просто я постарел, стал грустным и унылым? Это как относительность движения: невозможно определить, в какой системе отчета ты находишься: мимо тебя что-то летит, или ты мимо чего-то пролетаешь.

— А есть у сценаристов некий черный список режиссеров, с которыми они никогда не будут работать?

— Когда ты на жизнь зарабатываешь тем, что пишешь, такого не получается. Кто купил, тому и спасибо, или кто заказал, для того и пишешь. Так что работаем с теми, кто готов платить.

— Александр, фильм вашего отца и ваш фильм — «Война» и «Большая поэзия» — выходят параллельно. По большому счету, темы в обоих пересекаются. Это какой-то осознанный ход?

«Большая поэзия» на кинофестивале «Меридианы Тихого» принесла Александру Лунгину приз за лучшую режиссуру.

— Не могу сказать, что это специально получилось. Совсем. Какие-то переклички есть, безусловно. Кстати, это первый вариант сценария «Большой поэзии», а переписывал я его уже после того, как появился сценарий «Братство». Вернее, тогда он назывался «Белые солдаты». И, наверное, переклички есть. Это не специально сделано, но если проанализировать, то можно найти  остаточно много общих вещей в обоих фильмах. Но вообще, у меня идея некой такой мужской трилогии, и «Белые солдаты» должны были стать первой ее частью. А «Большая поэзия» — второй. И я подумываю о третьей, если будет про дагестанских бойцов MMA. Поэтому, конечно, общие темы.

— В какой момент родилось понимание, что вы готовы стать режиссером?

— Я не знаю, тут не было никакой готовности. Я не отношусь к этой своей ипостаси как к профессии: я не готов работать по чужим сценариям, не готов обещать людям дать результат, который они хотят. А в сценариях — пожалуйста. Я этим зарабатываю, это мой хлеб. А тут — просто представилась возможность, и появилось ощущение, что, если не попробую, буду жалеть.

— Было что-то неожиданное на съемках своего фильма?

Антон Долин: «Качество российского кино ничем не ниже качества кино любой другой страны»

— Понимаете, я уже довольно давно в кино ошиваюсь, поэтому приблизительно представлял, что меня ждет. И вот честно вам скажу, так как у меня получается это делать: съемки — это не самая большая интеллектуальная нагрузка. Вот когда пишешь, она намного больше. На посту режиссера большая нагрузка на нервы. В основном приходится решать проблемы, связанные с большим количеством людей, большим количеством техники, не своими деньгами.

— И в завершение нашего разговора: вы говорили, что фильм «Большая поэзия» — не о поэзии и не о войне. Тогда о чем?

— На самом деле меня просто неправильно поняли. Я не говорил, что этот фильм не о войне. Я не говорил, что он рассказывает конкретную историю Донецко-Луганского конфликта. В этом смысле это мог быть любой конфликт подобного масштаба, а они всегда есть. Мне показалось, что украинская война больше подходит моим героям — они самоучки. Виктор по своей сути — индеец. Так что фильм больше о том, какое влияние война оказывает на личность, и о том, что выйти из войны — сложно. Так что в некотором смысле это фильм о войне.

— А еще, в некотором смысле, фильм о творчестве.
 
— В некотором, да.

— Спасибо за интервью!

Фото: Пресс-служба кинофестиваля «Меридианы Тихого»