Светлана Воронина: «Создание выставки, как работа хирурга — ты должен отсечь все лишнее»

Посетители музеев незаметно погружаются в историю, проникаясь атмосферой, настроением и эмоциями. Мало кто задумывается, за счет чего удается добиться такого впечатления — на первый взгляд экспонаты просто расставлены по местам. Что ж тут сложного. Но нет, говорит заместитель директора по экспозиционно-выставочной работе музея имени Арсеньева Светлана Воронина. Каждая выставка — это мозговые штурмы, часы обсуждений, сотни проб и находок, многие из которых оказываются неожиданными даже для самих разработчиков, сообщает «Приморская газета».

— Светлана, когда музей как явление вошел в вашу жизнь?
— Все началось с того, что мне невероятно захотелось войти в профессию реставратора. В 21 год я вернулась во Владивосток из села Михайловка, где после окончания художественного училища работала художников. Мне повезло: я сразу устроилась в Приморскую картинную галерею и так оказалась в музейной среде. И, можно даже сказать, вошла во вкус. А дальше уже вся карьера пошла по музейной линии: музей МГУ имени Г.И.Невельского, музей имени В.К. Арсеньева. На самом деле во все нюансы музейного дизайна пришлось вникать несколько лет — есть же очень тонкие моменты, которые очевидны только посвященному.

— Нашли свое призвание?
— Не люблю это слово за пафосность.

— А какое любите?
— Не знаю, наверное, «судьба». Ой, нет! Оно еще более пафосное!

— Оставим вопрос открытым. Но сейчас вы занимаетесь не реставрационной деятельностью?
— Совсем не тем. Просто в один момент пришлось делать выбор, потому что совмещать уже не получалось.

— Светлана, а что служит отправной точкой для создания концепции выставки?

— Ничего экстраординарного: либо экспонат, либо история. А лучше, когда все вместе совпадает. Бывает, что какая-то вещь цепляет до невероятности, и ты понимаешь, что за этой мелочью стоит целая эпоха, личность. И ты на это смотришь и проникаешься мыслью, что вот этот предмет был какой-то невероятно масштабной частью жизни одного человека или даже нескольких поколений. Начинаешь думать, потом понимаешь, что про это надо рассказывать, но не словами. Так рождаются образы, затем — целые решения, а потом уже и выставка.

— С точки зрения обывателя, подготовить выставку — элементарно. Развесили экспонаты по стенам, расставили по залу и все. В чем сложности?
— На самом деле, если результат работы выглядит очень просто, значит, сам процесс был сложным. Хотя, если у посетителей складывается мнение, что выставка сделана легко, это приятно. Но по ту сторону такой иллюзии стоит масштабный мозговой штурм — принятие решения о том, что, кому, как и зачем показывать. Это целый набор проблем и их решений, которые оказываются зачастую неожиданными даже для самого себя.

— Что было такой последней неожиданностью?
— Я очень люблю проект «Коллекционируя Россию». Каждый раз, работая с материалом, думаешь, что вот эта коллекция — это уже предел, верх того, что можно показать. И вот эта выставка — любовь навеки, и лучше уже ничего не будет. Но всегда приходит что-то новое, что превосходит уже сделанное. Это всегда новая вспышка образов и откровений. Последнее, что стало для меня таким потрясением, — новгородская коллекция берестяных грамот. Впереди еще история ситцев, уже познакомились с материалом, и даже появились какие-то наметки на то, как будем раскрывать тему в пространстве нашего музея.

— Радостные мотивы, свойственные ситцам, будут присутствовать?
— Знакомство с коллекцией действительно вызвало определенные настроения, в чем-то навеянные принтами ткани. И, кстати, выставка — это ведь еще и эмоции. То есть важно, с каким настроением человек должен выйти из музея. Это всегда просчитывается.

— А чем заинтересовал ситец? Какую историю может рассказать он?
— Начнем с того, что этот материал не всегда был такой распространенный, как сейчас. А кроме того, подумайте о том, что ткань — это наша вторая кожа. И не всегда эта кожа была, и не всегда в таком качестве и таком количестве, к которому мы привыкли сейчас. Да и кроме того, ткань — это же творчество в чистом виде! В создании одного полотна принимает участие не один мастер, там творится что-то космическое просто! Если на ситец смотреть не так снобистски, как мы привыкли, то понимаешь, что это артефакт.

— Каковы принципы отбора тканей для выставки?

— Я не правомочна раскрывать все секреты, скажу только, что гости нашего музея увидят эволюцию ткани с XVIII по XX век. Мы расскажем немного о технологиях, о мастерах, о способах эволюционирования и… Все, больше ничего не скажу.

— Хорошо, дождемся мая, когда откроется эта выставка. Теперь давайте поговорим о тех, которые уже работают в музее. Недавно, например, открылись выставка «Клады». А что стало отправной точкой для рождения образов к ней?
— Мне кажется, здесь самое главное — это то, что эта выставка обрушила стандарты, шаблоны. Ведь какая первая ассоциация возникает при слове «клады»? Конечно, некий кувшин с золотом или сундук с драгоценностями, которые хранятся где-то в пещере. Мы же показали совсем иные истории, очень трагичные и печальные: что люди прятали, почему они прятали, и кто в конечном итоге находил тайники. Это история больше не про клады, а про время, которое подталкивает людей к тому, чтобы скрывать какие-то книги, картины, монеты. И вот эта часть — самое интересное. Через предметы выставки мы раскрываем исторический контекст.

— Над какой выставкой было интереснее всего работать?
— «Тихоокеанское время». Это был эксперимент: история, которую мы рассказали, опираясь не на собрание наших фондов, а на рассказы людей. При создании этой выставки мы работали не с материальным наследием, а с эмоциями и воспоминаниями.

— При посещении других музеев обращаете ли внимание на решения, которые хочется повторить?
— Нет, происходит не так. Как правило, смотришь, как не надо. Да, видим и прекрасные образцы, но использовать их не будем, потому как они уже реализованы.

— А что не надо делать?
— Пытаться показать все и сразу. Всегда возникает вопрос: зачем?

— Светлана, скажем так, малонаполненные залы музея вызывают удивление посетителей.
— Пустовато кажется? Но это правильный ход. Ведь чем больше зритель тонет в экспонатах, тем быстрее он теряет нить повествования. Если ты хочешь выдать какое-то емкое, лаконичное послание, то уверенно должен отсекать лишнее, как хирург. Чем больше делаешь дополнений, тем больше запутываешь зрителя. Да, такая точность предполагает жестокость. Кстати, выдерживать точность крайне сложно всем, потому как зачастую понимаешь, что приходится наступать на горло своей песне и отказываться от каких-то «вкусных вещей». Но иначе никак.

— Что первично: идея или экспонат?
— По-разному. Бывает, что надо раскрыть коллекцию, а бывает, есть идея, которую хочется вынести на публику. Но чаще, конечно, мы идем от коллекций, когда уже есть какая-то история, которая упакована в экспонаты.

— А не обидно, что большая часть посетителей не в состоянии оценить всю эту тонко продуманную работу по организации пространства?
— Зритель и не должен считывать архитектуру. Он получает ощущение, впечатление, эмоцию. Наша работа должна считываться интуитивно, ложиться на подкорку. Она очень тонкая. И основная ее задача в том, чтобы человек вышел из музея с определенной мыслью, ощущением, настроением.