Об амбициозных планах группы «Русагро» в Приморье и о том, как ощущают на себе продовольственные санкции производители сельхозтоваров, «Приморская газета» публикует интервью гендиректора группы компаний «Русагро» «Ведомостям».
– После резкого ухудшения финансовых показателей «Русагро» в 2013 г. компания по первому полугодию 2014 г. показала взрывной рост, выручка увеличилась в 13 раз. В связи с чем? И долго ли это продлится?
– Наша организация становится эффективнее, мы делаем немалые инвестиции. Они дают нам прирост производства. Этот тренд поменять невозможно, компания продолжит увеличивать производство, продолжит повышать эффективность своих предприятий во всех отраслях. Вторая причина – краткосрочные события, которые каждый год так или иначе влияют на наши результаты. В этом году они безусловно для нас положительные в трех аспектах. В прошлом году в это же время все три аспекта были отрицательные.
– Какие это аспекты?
– Цены практически на все наши товары, кроме соусов и маргаринов, в рублях привязаны к мировой цене.
Поэтому девальвация положительна для нас и наши прибыли начинают расти. Второй фактор: в прошлом году был очень удачный урожай, и себестоимость во многих наших отраслях низкая из-за того, что зерно было дешевым. Этот фактор менее значим, потому что мы и производим зерно, и потребляем. Тем не менее он важен, когда мы анализируем конкретный бизнес, например сахарный или мясной. И третий фактор: освобождение некоторых рыночных ниш от наших конкурентов. Товары, которые перестали или перестанут приходить в Россию, в том числе из-за санкций, будут заменены другими, произведенными в России или завезенными из других стран, а это таит прекрасные возможности для новых рыночных игроков.
– Говоря об освобождении рыночных ниш, вы имеете в виду эмбарго?
– В том числе. На нашу компанию санкции повлияли положительно, но опосредованно. У нас сахар, например, экспортирует компания, которая не попадает под санкции, поэтому здесь ничего не изменилось. Бизнес по производству масла тоже никак не затронут санкциями. Что касается сельского хозяйства, маргарина и майонеза, то здесь тоже никакого эффекта санкции не дали. Единственное, где мы чувствуем некоторые изменения, – это на рынке свинины. На нем события начали происходить уже в I квартале, и главным из них было не введение санкций, а появление африканской свиной чумы (АЧС) в Европе. Как только АЧС появилась, наши ветеринарные органы запретили ввоз свинины из Европы. Из Европы шло много свинины, но что еще более важно, из Европы шло очень много шпика – это жир, который используется производителями колбас, его на мировом рынке практически невозможно заменить. Поэтому рынок был разбалансирован, и цена на свинину резко поднялась, на 90 руб за 1 кг. А когда с введением санкций и Канада с США перестали возить в Россию, это наложилось на дефицит свинины на международном рынке, связанный с болезнью PED.
– И кто у нас остается из поставщиков?
– Латинская Америка. В принципе, Бразилия в состоянии закрыть дефицит.
– По какой цене?
– Они стали поднимать цены. Спорно, из-за этого или из-за других причин, но в общем мировой рынок сейчас разбалансирован и цена на свинину выше 120 руб./кг. Мы, как и другие крупные производители, пытаемся рост цен сдерживать, но в конце концов есть рынок – и только цена может контролировать спрос и предложение. Я думаю, что цена больше расти не будет, но теперь главным фактором неопределенности является курс рубля.
– Сколько стоила для нас свинина из Бразилии до того, как мы объявили об эмбарго, и сколько она стоит сейчас?
– Разница небольшая: цена на свинину поднялась от 5 до 10%. Сейчас, если бы свинина завозилась внутри квоты по себестоимости, цена этой свинины на российском рынке, по нашим расчетам, была бы в районе 80 руб./кг без НДС. Но так как рынок разбалансирован и в Бразилии не все производства не используют рактопамин, то сейчас цена примерно 105 руб./кг.
– Разница в 20 руб. – это чистая маржа импортеров?
– Абсолютно точно, это маржа импортеров.
– Какая ситуация в других секторах?
– Сейчас из-за санкций многие рынки разбалансированы, и многие под шумок пытаются достичь своих краткосрочных целей. Рост цен на продукты не обоснован экономически. В этой ситуации все – и ритейлеры, и производители – пытаются за счет потребителя заработать больше денег. Но это рыночная ситуация, с этим ничего не поделать. Но по ряду товарных категорий Россия очень зависима от импорта – это молоко, овощи и фрукты. Нет проблем с импортом – вези говядину из Уругвая, Аргентины. С овощами то же самое. Сейчас закрыли Польшу – пожалуйста, везите из Ирана, Азербайджана, Египта. Так [ритейлеры] сейчас и делают. Эти санкции приведут к изменениям на рынке, которые переживут сами санкции. Я считаю, что европейцы гораздо больше потеряют, чем мы: потребитель утратит связь с товаром, что очень важно. Если санкции продлятся долго и потребитель переключится на российские бренды, сети уже не захотят брать иностранцев.
– То есть заменить можно абсолютно всё?
– Нечем заменить сыры. Чтобы создать такие сыры, какие создают французы и итальянцы, нужна другая культура производства, небольшие фермы, которые будут работать десятилетиями. И если санкции не отзовут, элитных сыров российский потребитель лишится. Но это и некоторые виды фруктов, на мой взгляд, единственная серьезная потеря.
– По сути, эмбарго поддерживает белорусскую перерабатывающую промышленность?
– Это правда. Так же было, когда ввели высокие акцизы на спиртное, нас стала заваливать казахская алкогольная отрасль. Есть некоторая несбалансированность наших политических решений. Но лучше пусть зарабатывают союзники, чем враги.
– Сегодня союзники, а завтра – враги…
– Станут врагами – перестанут зарабатывать. Белоруссия – это не страна с гигантскими возможностями по инвестициям. Санкции могут быть сняты, и если инвесторы вложат большие деньги в производство продуктов питания в Белоруссии, то останутся с носом. Я не ожидаю бешеного роста.
– А чем заменить сырье типа шпика, которого у нас нет?
– Колбасное производство начало падать, потребитель переключается, как и во всем мире, на фасованное мясо. Но наши кудесники-технологи по колбасе самые лучшие в мире, они найдут выход – и курица есть, и соя. Как накормить людей дешевым продуктом, чтобы они думали, что это мясо? Вот что такое российская колбасная отрасль. Рынок перестроится. Появятся более полезные колбасы, из натурального сырья. Они будут не красные, а серые и будут иметь другой вкус. Потом появятся колбасы, в которых будет меньше свинины. Рынок будет меняться, потребитель будет меняться. Надо быть готовым. Бизнес – это ответ на вызов. И чем больше вызовов, тем больше может быть стоимость. Это работает как решето: слабые будут вываливаться. Плюс международные изменения стали для нас дополнительным побудительным элементом, скорее, психологическим.
– У вас нет ощущения, что наша экономика поворачивается в сторону Китая?
– Конечно. 9 сентября я выступал на правительственной российско-китайской комиссии и просил, чтобы под наши крупные проекты нам дали хорошие условия для импорта из России в Китай. В Китае 30% пошлина на импорт маргарина, но есть исключения для нескольких стран, для которых пошлина 5%. Если России тоже дадут 5%, я думаю, мы с удовольствием будем кормить весь Северный Китай своим маргарином. Китайцы сейчас выявили заинтересованность. Это была первая российско-китайская инвестиционная комиссия на очень высоком правительственном уровне. Я презентовал огромный кластер, который мы будем создавать в Приморском крае. Российский рынок – ничто по сравнению с китайским, он гигантский. Китай потребляет 50 млн т свинины, Россия – только 3 млн т. Китай не только крупнейший рынок, но и крупнейший импортер продовольствия в мире. А еще рядом Япония и Корея – это просто эльдорадо, если правильно все сделать.
– Как вы пришли к этому? Туда многие пытались зайти, но большей частью безуспешно.
– Там все равно работает много компаний. Что бы ни говорили, а сегодня в Китае 60-70% всего производства, например, масла контролируют иностранные компании: американские Wilmar, ADM, Bunge, Cargill и Louis Dreyfus. Там много проблем, кто-то теряет там деньги, но никто не уходит оттуда. Перед правительством Китая стоит очень серьезная проблема – как накормить 21% населения мира на территории в 9%? Россия и Китай стремительно сближаются, и если мы создадим единое экономическое пространство, как минимум, на Дальнем Востоке, куда войдут Дальний Восток, Приморский край и Амурская область, то решения могут быть другими. Вы даже не представляете. Сегодня в Приморском крае ничего нет, нет производства. А там может быть создан один из крупнейших в мире производственных кластеров.
– Вы сами решили выйти на этот рынок или кто-то попросил?
– Конечно, сами решили. Проблема в том, что никто и не просит. Это очень сложно, для этого есть много причин. Нет инфраструктуры, а ее нет, потому что нет производства. Это замкнутый круг. Только крупная компания, которая придет и вложит миллиарды долларов, может там что-то сделать. Причем эта компания должна иметь достаточный вес в России, чтобы вести диалог с правительством, рассказывать, что нужно – только такой компании поверят и доверят. Вторая проблема – там мало людей, никто не хочет этим [производством] заниматься. Там либо служат в армии, либо чиновники, либо занимаются ловлей камчатского краба, который дает 90%-ную рентабельность. На полях трудятся в основном китайцы – законно или незаконно. К тому же надо этим всем управлять, туда надо летать, а никто летать не хочет. Пролететь восемь часов туда, а потом еще обратно с временным дифференциалом – это серьезная нагрузка на здоровье. Решиться туда пойти могут только очень амбициозные люди. Мы такие.
– Прежде чем вы заявили о дальневосточном проекте, вы обсуждали его на уровне Минсельхоза?
– После того как мы решились, мы встретились с несколькими членами правительства – с первым вице-премьером Игорем Шуваловым, полпредом президента в Дальневосточном федеральном округе Юрием Трутневым, вице-премьером Аркадием Дворковичем, министром по развитию Дальнего Востока Александром Галушко, министром сельского хозяйства Николаем Федоровым. Они нас поддержали словом, и мы решили двигаться. В нашей стране нельзя делать такие крупные вещи, хотя бы не информируя правительство. Мы сами все будем делать, но нам нужна поддержка – в первую очередь субсидирование процентной ставки, помощь с инфраструктурой.
– Она не развита?
– Там уникальная ситуация. Через весь Приморский край идет магистральная газовая труба до Владивостока. Но через нее практически не идет газ, от нее почти нет ответвлений, никому не нужен газ. Вернее, он, может, и нужен, но никто не проложил газопровод среднего давления. Мы сейчас купили пока небольшой пакет, но с опционом на докупку контрольного пакета в Уссурийском масложировом комбинате (МЖК) – так он работает на угле! И сахарный завод там работает на угле. Все работает на угле. Надо делать газопроводы среднего давления. Мы сейчас ведем переговоры с Министерством по развитию Дальнего Востока о комплексном развитии территории.
– Какие еще у вас мотивы были для экспансии в Приморье?
– Я почитал историю Дальнего Востока, я посмотрел на карту. Я понял, насколько были мощные, умные и амбициозные наши предки. Просто фантастика, как небольшое количество людей захватило всю эту территорию. В общем, мы решили, что мы должны соответствовать духу наших предков. Ни одной причины, кроме нашей бездеятельности, нет, почему Приморский край должен оставаться местом с большими перспективами, но без огромного производства.
– Реально пролоббировать открытие китайского рынка?
– Осилит дорогу идущий. Если наши предки смогли выйти к Тихому океану, почему же мы не можем выйти на рынок Китая? У него много своих проблем: высокая себестоимость, не хватает воды, есть экологические проблемы. Я выступал 9 сентября на комиссии, которую представляет с нашей стороны Игорь Шувалов, – мы сделали первый шаг. Если смотреть стратегически, то я думаю, что у Китая нет лучшей альтернативы, они откроют рынок для нас. Это выгодно и Китаю, и России.
– Какие проекты, кроме свинины, у вас запланированы?
– У нас там пять проектов. Первый мы уже начали – это растениеводство и свинина. Растениеводство – это кукуруза и соя. Мы будем их собирать, перерабатывать в корма, отправлять на производство свинины. Второй проект – переработка соевых бобов. Мы сейчас вошли в акционерный капитал Уссурийского МЖК с 13,75% и можем его увеличить до контрольного пакета в контрольном пакете. Там остается собственник, он будет младшим партнером. Третий проект – это строительство производства маргаринов и спецжиров, возможно, в порту. Он для нас будет играть большую роль, если нам сократят пошлину с 30 до 5%. Четвертый проект – это сахар, мы можем производить до 1 млн т сахара-сырца на китайский рынок, это тоже зависит от того, дадут нам квоту или нет. Есть разные варианты – можно купить завод, можно построить. Пятый проект – это аквакультура. Наряду со спецжирами и биотехнологиями она наиболее быстрорастущее в мире направление Мы изучаем их все три.
– Расскажите про аквакультуру подробнее.
– В Приморском крае есть Ольгинский район, который идеально подходит, там уже ведется производство гребешка, но кустарным способом. Мы можем сделать крупнейшее в мире производство – гребешка, морского огурца. Сейчас существуют технологии поликультуры, когда живут сразу три организма и друг друга кормят. Проблема в том, что технологией владеют только китайцы. Мы ищем партнеров в Китае, чтобы вместе с ними сделать этот гигантский проект.
– На Дальнем Востоке вы в этом году уже будете собирать первый урожай?
– Пока только покупать. Уссурийский МЖК будет покупать приморскую сою, а потом продавать масло и шрот в Китай. 20 000 га, которые мы купили, еще не зарегистрированы. Ожидаем регистрации в сентябре. И надо согнать тех, кто там незаконно работает.
– То есть китайцы на ваших полях работать не будут?
– Там будут работать те, кого мы наймем. Там будет очень высокотехнологичное хозяйство, очень малое количество сотрудников. Кукуруза и соя позволяют иметь пять человек на 1000 га. Люди там есть.
– Вы говорили, что сложно найти подходящую землю на Дальнем Востоке, потому что она есть, но ее никто не хочет отдавать.
– Часть земли просто не оформлена, все запутано. Та, что оформлена, дает хороший результат, и ее никто не хочет продавать.
– А кто ею владеет?
– Есть корейские, российские инвесторы, есть государственная земля, которая сейчас будет приватизироваться. Есть неоформленная земля. Есть китайские инвесторы, они владеют через российских номинальных партнеров.
– Их много?
– Точно никто не знает, но больше 20%.
– А цена сельхозземель на Дальнем Востоке высокая?
– Да, из-за близости с Китаем земля дорогая, дороже, чем в центральных районах. Сравнимо с Краснодарским краем.
– Почему так дорого?
– Там рядом экспортный рынок: 50 км – Китай, 100 км – Япония, 100 км – Корея. Плюс там можно вести прибыльное сельское хозяйство.
– Когда «Сумма» запустит терминал в Зарубино, это еще повлияет на цены?
– Никто сейчас этим не занимается, это все пока на бумаге. И этот порт делается не для экспорта. Для экспорта сегодня Зарубино не нужно – можно продавать через Владивосток, Находку.
– «Сумма» заявляет, что собирается отгружать через Зарубино сибирское зерно.
– На мой взгляд, это невыгодно. Если бы это было выгодно, зерно бы уже отгружалось сегодня через другие порты.
– Что же они будут возить?
– Не знаю, могу лишь предположить, что если что-то и будут возить, то это будет зерно из Австралии, США, Канады.
– То есть это будет не экспортный, а импортный терминал?
– Он будет работать на Китай. У Китая на севере нет выхода к морю, а он им нужен. Зерно, соевые бобы, сахар приходят через юг и центр. Мы тоже ищем порты, есть очень много вариантов, и уже была встреча с FESCO. Но Зарубино пока не рассматриваем. Мы можем напрямую машинами или по железной дороге возить в Китай и сою, и кукурузу. В Японию на экспорт можно везти через Владивосток.
– Зачем везти зерно из Австралии, если можно из Сибири?
Зачем зерно из Сибири везти через порт? Почему не везти напрямую в Северный Китай? Посчитайте, сколько это стоит, и вы поймете, что это не очень интересно. Зачем везти зерно за 8000 км, когда можно купить канадское, австралийское или американское? Это бессмысленно. В Сибири и зерна столько нет.
