Первые русские в Антарктиде

А собаки — лучше!

Дело было в том, что Роберт Скотт решил взять в Антарктику собак, лошадей и новинку техники — мотосани. Лошадей (англичане употребляли слово «пони») следовало отобрать низкорослых и «блондинок». Это было вызвано тем, что во время первой экспедиции Эрнеста Шеклтона пони темной масти погибли раньше, чем светлые. Поэтому Скотт решил, что светлые лучше. А за собаками он послал некоего Сесила Мирза в Восточную Сибирь, вернее, в Николаевск-на-Амуре. Мирз отобрал 33 собаки, при этом уговорив 20-летнего сахалинского погонщика Дмитрия Гирёва, местного уроженца, отправиться вместе с ним в Антарктиду.

В нашем городе, по дороге со станции, на них напал бешеный пес, но его вовремя успели застрелить. Мирзу еще оставалось закупить маньчжурских «пони» — особую породу низкорослых выносливых лошадок, которые даже зимой питались тем, что находили под снегом. Именно их когда-то мечтал скрестить Михаил Янковский с томскими лошадьми, чтобы получить новую породу. Мирз приобрел «пони» на ярмарке в Харбине, взяв в советчики еще одного местного жителя — Антона Омельченко. 

Омельченко было 27 лет, служил он жокеем на владивостокском ипподроме. Позже он стал вторым русским членом экспедиции в качестве конюха. Теперь следовало доставить такую компанию в Новую Зеландию, откуда стартовал Скотт — естественно, морским путем. Вилфред Брюс, член экспедиции, прибыл во Владивосток и помог Мирзу с погрузкой его «зоопарка» на судно. В своем дневнике Брюс писал: «Это было ужасно... сильный дождь, грязь на улицах по колено. Два пони дважды вырывались, Антон их ловил. Сидя верхом на одном из них, он пытался завязать веревку, но пони пришел в ярость, встал на дыбы и ударил меня копытами по плечам. Правда, не так больно, как можно было ожидать».

Новая Зеландия и ещё дальше

После непростого рейса по Тихому океану, на что потребовалось три судна и пять недель, двое англичан и двое русских в конце августа 1910 года добрались до порта Литтлтон, не потеряв по дороге ни одного животного. 28 октября туда же прибыл Скотт на барке «Терра Нова». Вскоре он посетил остров Квейл, где содержались собаки и пони, и остался доволен покупками. Но специалисты отмечали недостатки лошадей, которые «могут серьезно помешать их работе». «Терра Нова» отправился к берегам Антарктиды 29 ноября 1910 года. Палуба была буквально завалена грузами; много места занимали три контейнера с мотосанями; на борту также было 19 пони и 33 собаки.

Пони стояли в специальных стойлах; собак привязывали везде, где только можно, на них постоянно попадала вода; сами члены экспедиции находились в крайней тесноте. Через два дня барк попал в центр шторма. В итоге потеряли двух пони, одна собака захлебнулась в потоках воды, так что пришлось сбросить с палубы 10 тонн угля и слить в море 65 галлонов бензина. 4 января 1911 года «Терра Нова» достиг берегов материка. На обустройство предстоящей зимовки и разведочные походы ушло все время до весны (как известно, в Южном полушарии времена года противоположны нашим). С апреля по октябрь 1911 года длилась зимовка, которую прошли удачно. 

Украина — Владивосток — Антарктида и обратно

Интересно, что из вспомогательного состава экспедиции в дневнике Роберта Скотта чаще всех упоминаются Антон Омельченко и Дмитрий Гирёв. «Я убедился, что наши русские молодцы заслуживают не меньше похвал, чем мои англичане», — таков его вывод. А в дневнике за 18 января 1911 года Скотт отметил: «Антон и Дмитрий всегда готовы прийти на помощь, они прекрасные парни». Омельченко родился в 1883 году в селе Батьки Полтавской губернии, в семье крестьянина, в которой было семеро детей, причем Антон — самый младший. На Кубани, где он работал пастухом, Антон познакомился с отставным генералом и коннозаводчиком Михаилом Пеховским, который затем усыновил парня. 

Омельченко много раз побеждал на скачках, а после смерти генерала попал во Владивосток, где устроился жокеем на ипподроме. Антон прошел вместе с англичанами до середины ледника Росса и по истечении контракта, в феврале 1912 года, через Новую Зеландию вернулся в Россию, где его и застало известие о гибели Скотта. С началом Первой мировой войны Омельченко был призван в армию. В родное село Батьки вернулся уже после Гражданской войны и стал работать почтальоном. Антон пытался издать книгу об экспедиции, обращался за помощью к властям, но безрезультатно; его личный архив пропал при странных обстоятельствах.  В Батьки приехал человек из Полтавы, якобы журналист; несколько дней он жил у Антона, расспрашивая об этом путешествии и обещая подготовить статью. Фотографии, документы, английскую памятную медаль и многое другое незваный гость забрал с собой, а затем исчез. Никаких публикаций так и не появилось... Кроме медали, от Великобритании Омельченко удостоился пожизненной пенсии (по некоторым сведениям, такую же получал и Гирёв), которую ему выплачивали вплоть до разрыва советско-британских отношений в 1927 году. Весной 1932 года, в возрасте 49 лет, он погиб при взрыве влетевшей в его дом шаровой молнии. 

Сахалинец Гирёв

О Дмитрии Гирёве мы знаем несколько больше. Кстати, Скотт писал в дневнике его фамилию как Geroff. Он сопровождал экспедицию до 84-го градуса южной широты, затем вернулся в базовый лагерь и участвовал в поисках Скотта с товарищами. Уже после гибели Скотта, в декабре 1912 года, в составе отряда геолога Реймонда Пристли он поднялся на вершину антарктического вулкана Эребус. Именем Гирёва назван один из пиков вулкана.

Мать Дмитрия Гирёва, Евдокия Семёновна, была сослана на сахалинскую каторгу. В метрической книге церкви поста Александровского в 1889 году есть запись, сделанная священником Георгием Сальниковым. Согласно ей 1 июня 1889 года у каторжанки Александровской тюрьмы Евдокии Семёновны Гирёвой появился на свет незаконнорожденный сын, нареченный Дмитрием. Его крестными стали каторжанин Александровской тюрьмы Федор Иванович Чупринский и Анна Петровна Ведерникова. Имя отца удалось установить благодаря карточкам переписи, проведенной Антоном Павловичем Чеховым во время его пребывания на Сахалине. Им был Матвей Иванович Космачёв из Саратова, тоже каторжанин, грамотный, по профессии столяр. Мать Гирёва рано умерла от чахотки, и Дмитрия вырастил его отец. 

Подросток окончил двухклассное церковно-приходское училище и стал учеником монтера на электростанции. Семья держала 20 ездовых лаек и десяток нарт, поэтому Дмитрий стал каюром и зимой подрабатывал на доставке почты и грузов из Николаевска на Сахалин. К 20 годам он имел славу одного из лучших погонщиков собак. После окончания экспедиции в Антарктиду Дмитрий вернулся в Новую Зеландию, где его ждала местная девушка. Они даже поженились, но вскоре Гирёв вернулся в Россию. В газете «Амурский лиман» за 1915 год появилась заметка о том, что он выступал в Николаевске в Народном доме с рассказом об экспедиции Скотта.  В том же 1915 году Гирёв устроился в золотодобывающую артель; с установлением Советской власти на Амуре он перешел на Колчанский прииск в Николаевске, где стал начальником участка. В 1930 году, во время массовых репрессий, НКВД арестовало Дмитрия; его доставили в Николаевск, затем во Владивосток. Гирёва обвинили в том, что он, естественно, английский шпион. После долгой проверки во Владивостоке его все-таки отпустили, но по дороге домой на почтовых санях в декабре 1932 года у Дмитрия Гирёва случился сердечный приступ. Он умер всего в нескольких километрах от своего дома...

Иван Егорчев, член Русского географического общества