Кирилл Разлогов: «Без развлечений современный мир невозможен»

Человек, защищавший в советское время легкие, развлекательные фильмы, в последние годы стал для киноведов символом всего утонченного и эстетского в кинематографе. Кирилл Разлогов, автор и ведущий программы «Культ Кино», уже 17 лет играет роль проводника в мир, где царят имена Лукино Висконти, Франко Дзеффирелли и иных гигантов искусства. «Эти фильмы в определенном роде показывают ту грань, за которую готово зайти общество», — считает известный кинокритик. О том, какую роль играет кино в современном обществе и почему важно развлечение в современном мире, Кирилл Разлогов рассказал корреспонденту «Приморской газеты» на кинофестивале «Меридианы Тихого».

— Кирилл Эмильевич, вы сами о себе говорили, что вы — популяризатор хорошего кино. А что такое «хорошее кино», и как понять, что оно именно такое?
— Хорошее кино, которое я популяризирую, — это кино, которое мне нравится. Кино, которое нравится кому-то другому, популяризируют другие. Еще одна вещь, которую я делаю — это стараюсь заполнять лакуны. Сейчас очень редко показывают эстетское кино для интеллигенции. Поэтому я делаю программу на канале «Культура», которая показывает не развлекательные картины, а изысканно-целевые для узкого круга зрителей — примерно 1 миллиона человек, такова аудитория канала. Но именно эти фильмы, с моей точки зрения, раскрывают новые перспективы искусства, новые культуры и новые территории.

В советское время я прославился тем, что написал статью в защиту развлечений «Развлечение и развлекаловка», которая была переведена на все языки стран социалистического лагеря, где пытался доказать, что развлечение — это хорошо.

Сейчас этот тезис сомнения не вызывает ни у кого, на нем основана вся современная массовая культура. Но зато возникла нехватка качественного, эстетского кино в телевизионных эфирах.

— В программе «Культ Кино» вы показываете картины великих режиссеров, однако многие из этих фильмов выходят за существующие нормы морали и нравственности. Как удается все же убедить телевизионных начальников в том, что фильмы обязательны к показу?
— У французского поэта Жана Кокто есть фраза, которую я очень люблю: «Когда ты занимаешься искусством, всегда надо показывать, в какой степени можно заходить за грань дозволенного». И вот ты опытным путем определяешь, к чему общество готово, и постепенно идешь дальше, дальше и дальше.
В своей программе «Культ Кино» иногда сталкиваюсь с тем, что надо преодолевать какие-то препятствия, в том числе цензуру. Как правило, мне это удается. Я не припомню случая, чтобы какие-то вещи совсем не получались. Но это еще и потому, что я знаю, какие картины действительно показывать непозволительно, и даже не пытаюсь этого  делать.

— К чему может быть не готово современное общество? Границы дозволенного, как мне кажется, серьезно изменились.
— С одной стороны, да, границы сильно сдвинулись. С другой стороны, какие-то темы сейчас, наоборот, нельзя затрагивать. Несчастная мелодрама «Матильда», в которой нет ничего сверхъестественного, внезапно стала своего рода яблоком раздора, из-за которого стали жечь машины. Вообще вседозволенность — это палка о двух концах: как только все резко становится можно, так сразу начинают что-то запрещать. Рамки мобильны. И предвзяты.
Есть рамки культурные. Простой пример: на кинофестивале в Дакке (столица Бангладеш — прим. «ПГ») в числе организаторов была девушка-иранка, мы с ней попали на прием в германское посольство. Там начались танцы, чувствовалось, что ей хочется выйти на танцпол. Но она сидела на месте: «Если меня кто-то снимет и выложит в Интернет, я просто не смогу вернуться домой».
Есть рамки политические. Например, в Крым сейчас очень тяжело затащить артистов, так как они понимают, что в этом случае лишаются возможности въезда с концертами на  Украину, а это потеря денег.

— «Нелюбовь» Андрея Звягинцева выдвинута на «Оскар». Не показываем ли мы в очередной раз негатив, отвечая определенному запросу Запада?
— На самом деле на Западе нет такого запроса.

Ценится только то, что близко их мировоззрению. Еще всегда работает экзотика. Некоторые картины просто непроходимы: например, «Сталинград» не укладывается в образ войны, который существует в западной культуре.

Кстати, в год, когда выдвинули «Край» Алексея Учителя, я входил в состав комиссии по отбору фильмов, и предлагал выдвинуть прекрасный фильм Веры Глаголевой «Одна война», в котором показана история матерей. Но я не смог убедить коллег: по их мнению, Россию должны представлять масштабные картины. Но разве можно снять фильмы масштабнее, чем это делают в Голливуде?
Так что, говоря о фильмах, которые выдвигаем, надо понимать, на что мы ориентируемся: если на мышление членов американкой киноакадемии — тогда показываем то, что имеет возможность получить «Оскар», либо же отстаиваем собственную грандиозность.

Гран-при «Меридианов Тихого» остался в России

— Наследство советского кинематографа можно разделить на две части: С одной стороны, Параджанов, Шепитько, частично Сокуров — это утонченное кино с глубокими смыслами. С другой — есть Александров, Пырьев, Гайдай. Второй пласт больше знаком зрителю, его больше любят. Куда стоит идти современному кинематографу?
— Одни фильмы дают, скажем так, витамины для души: служат для отвлечения, развлечения, создания позитивного настроения. Когда Гайдай работал, то кинематографисты, в том числе и во ВГИКЕ, говорили своим студентам: «Не дай бог вам что-то сделать, как Гайдай! Это же позор!» Ну и где сейчас эти кинематографисты, и где сейчас Гайдай? Но с другой стороны, вся культура XX века основана на развлечении, и это надо учитывать.
Конечно, субкультура творческой интеллигенции считает, что в кино и театре нужно работать, что творчество должно учить и просвещать. Но если человек будет работать в кино и театре, то у него не останется сил на свою основную деятельность. Потому увлеченность нашей технической интеллигенции высоколобым искусством всего лишь следствие того, что они не любили свою работу. Иначе они бы испытывали потребность в таких «витаминах» для души.
Вот пример из моего детства: в юности я читал книги Пруста, Достоевского и презирал детективы про Перри Мейсона, которые читал отец. Но как только занялся искусством как работой, стал читать легкую литературу. Да, для работы могу посмотреть самое сложное произведение, более того, я обязан это сделать. Но сил для того, чтобы вне работы читать что-то еще серьезное, уже нет.
А кроме того, сейчас я настолько устаю, что просто не способен читать вообще: информация не усваивается.

Даже все эти высоколобые интеллигенты, которые требуют чего-то серьезного, точно так же читали и дамские романы, и детективы. Потребность в развлечении универсальна, и ее тоже надо учитывать современным кинематографистам.

— Куда сейчас сместился фокус внимания  мирового кинематографа?
— По-прежнему моден иранский кинематограф. Ближневосточное кино всегда актуально, так как это территория, где сталкивается огромное количество наций, культур, людей, которые несчастны, но хотят быть счастливыми. Поэтому у такого кино нет шансов быть немодным.

— Кирилл Эмильевич, а как вы выбираете кино для просмотра на кинофестивалях?
— Я выбираю редкие картины, которые мне будет трудно посмотреть на другой площадке. На «Меридианах Тихого» в первую очередь смотрел программу «Сделано во Владивостоке» и программу китайских мюзиклов 50-х годов.

— Зрители во Владивостоке, с вашей точки зрения,  культурные?
— Скорее да, чем нет. Вообще, по правилам кинофестивалей входить в зал после начала фильма нельзя. Но у вас это проходит тихо: много свободных мест и все вопросы решаются тихо и спокойно. Тогда как на Московском кинофестивале начинаются скандалы: люди заходят посреди показа и начинают грубо и нахально сгонять людей с уже занятых мест. Кто из этих зрителей культурнее? Всё крайне субъективно и индивидуально.