Совсем недавно мы писали о том, как усилиями Приморского лесного общества ровно 100 лет назад было положено начало заповеднику «Кедровая Падь». Он вырос из «лесной дачи» — так назывались в то время отдельные участки тайги (то есть никакой дачи в современном понимании там не было). Но не стоит думать, что век назад не было нелегальных рубок: на практике лесничим приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сохранить «зеленое богатство» края. Свидетельством тому — две заметки из одной газеты 1909 года, рассказывающие о том, что творилось на территории современного Хасанского района.
«РАСХИЩЕНИЕ ЛЕСНЫХ БОГАТСТВ»
Именно так называлась статья в хабаровской газете «Приамурье» от 28 июля1909 года. Место действия — деревня Сухоречье Адиминской волости, теперь не существующая; фактически — бухта Перевозная. Автор М. Лаврецкий (это псевдоним Михаила Лисицина, ветеринарного инспектора Приморской области) начинает текст так:
«Невозможно оставаться равнодушным, глядя, как расхищаются и безжалостно эксплуатируются заграничными пришлыми корейцами местности, намеченные под наделы русских переселенцев. Переселенческое управление решило отвести сухореченскую казенную землю под русские поселки и хутора. Недавно с этой целью приезжал сюда производитель работ г. Шишло и землемер приморского переселенческого района г. Морошкин. Последний произвел съемку местности и нанесение на план удобных и неудобных для переселения земель. Как только стало известным для местного корейского люда, что здесь будут жить русские переселенцы и что их корейскому самовольному и бесконтрольному хозяйничанью приближается конец, тотчас началась какая-то вакханалия в расхищении земельных, лесных и даже рыбных богатств местности».
Автор, явно хорошо знакомый с местными реалиями, указывает, что почти вся деревня Сухоречье, за исключением 2–3 фанз, состоит из самовольно поселившихся здесь «заграничных корейцев». Они не являются русскими подданными, не платят никаких повинностей — ни государственных, ни общественных, не считают нужным для себя выправить билеты, «обязательные обыкновенно для всех вступающих в наши пределы корейцев и китайцев».
Фиктивно причислившись к корейским обществам деревень Сидими, Кедровой Пади или Брусья, эти корейцы на самом деле создали для себя особый поселок Сухоречье на берегу Амурского залива, в бухте Перевозной. Живут они, буквально ничем не занимаясь: здесь нет ни распашек земли, ни промыслов, ни даже просто огородов. Всё, включая необходимые продукты, доставляется им морем из Владивостока, до которого отсюда не более 30–35 верст. Автор отмечает: «Живут корейцы хорошо, зажиточно: всегда сыты, пьяны и абсолютно отказываются от предлагаемой работы. Источником такого благосостояния их служит... близость границы, через которую провозятся сюда и далее во Владивосток морем контрабандные опий, суля (китайская водка), а отчасти и другие товары».
Далее: «И вот теперь, когда стало известно о приближении сюда русских переселенцев, появился еще новый, страшный по своим гибельным последствиям для данной местности, промысел: жители Сухоречья бросились расхищать молодую лесную поросль; целые вереницы корейских шаланд чуть не каждый день нагружаются молодым хворостом из местных лесов, связываемых в крепкие снопы, и все это будущее лесное богатство края отвозится во Владивосток на растопку печей в корейских же и китайских фанзах. За каждый сноп платится от 30 до 35 коп., а шаланда, даже средней величины, может вместить в себя до тысячи таких снопов. Кроме хворосту, рубят и отправляют во Владивосток лес на дрова, косят траву на сено, вылавливают рыбу у морских берегов. И все это, конечно, тайно, без выборки каких-либо билетов, без соблюдения всяких правил».
Более того, узнав о безнаказанности сухореченцев, другие корейцы, проживающие в окрестных селениях, подались в окружающие сопки и занялись нелегальными рубками леса, тайной распашкой казенных земель и даже хищнической добычей золота. Автор логично замечает: «Местность, когда-то богатая, быстро оголяется и опустошается. Истреблять леса — исчезнет влага, пересохнут последние горные ручьи и речушки; выпашут землю — что она будет родить? И нашему многострадальному переселенцу-крестьянину, когда он, наконец, прибредет сюда, достанется почти голая, обнаженная пустыня с истощенной, выпаханной и выветренной почвой, с вырубленными лесами и истребленным зверем. Кстати, знаменитых когда-то и в огромном количестве водившихся здесь фазанов, а также диких коз и оленей ныне уже почти в помине нет — все истребили хищники! И вот в такую-то землю обетованную придет русский переселенец! Бедствие ждет его».
«Справедливость требует заметить, — пишет далее автор — что посьетское лесничество пыталось положить предел бессовестному хозяйничанью корейцев в здешних местах. Апреля 25-го даже был назначен срок для их выселения за границу, но... приводить это решение в исполнение было некому. Пристав поручил дело выселения сельским властям, т. е. таким же корейцам — старшинам и старостам, как и сами выселяемые. Дело ограничилось отобранием от безграмотных корейцев подписок, что они выселятся по первому требованию из наших пределов. А сухореченцы даже и таких расписок не дали. Смеются: «Нас уже пятнадцать лет выселяют и никак не выселят!». Между тем принудительное выселение — это единственная мера спасения данной местности от корейского разграбления».
ЛЕСНОЕ УБИЙСТВО
Продолжением беспредела в лесных делах стало убийство Посьетского лесничего Сергея Павловского.
Сообщила об этом та же газета «Приамурье» в следующем номере 29 июля 1909 года, хотя трагедия произошла еще 18-го числа. В этот день «между тремя и четырьмя часами пополудни в ур. Барабаш совершилось кровавое злодейство — убит, гуляя по дороге возле своего садика, посьетский лесничий Сергей Михайлович Павловский. Убит из засады в кустах опушки ближайшего леса подлою предательскою пулей убийцы, скрывшегося в тайге бесследно».
У преступления была предыстория: в этот день с 12 часов в канцелярии лесничества происходили торги на сенокосные участки в окрестностях Барабаша. Однако выделение этих участков было сделано работниками лесничества не совсем удачно, так что на торги были выставлены слишком большие площади, что оказалось неудобным для мелких арендаторов. Дислоцированный здесь 8-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, которому тоже было нужно сено, принял участие в торгах. Итог, как писала газета, был таким: «Большинство покосов, и лучшие из них, после краткого соревнования остались таким образом за представителями 8-го полка, как наиболее сильным конкурентом, и притом по ценам, далеко для казны не выгодным».
Пришедшие на торги жители урочища Барабаш и других окрестных заимок и селений остались ни с чем. Они вынуждены были уйти с торгов, не получив покосов, некоторые приобрели остатки их почти без травы, а порой каменистые и болотистые. Все это, по словам газеты, «возбудило ропот неудовольствия». Тем не менее, каких-то инцидентов при этом не произошло. После окончания торгов, в два часа дня, все разошлись, и лесничий Павловский, пообедав дома с семьей, вышел погулять на дорогу перед своим садиком. Почти вплотную к садику проходил почтовый тракт, а с другой стороны была опушка леса и питомник при лесничестве. Оттуда раздался выстрел, и пуля берданки (как полагают, разрывная или подпиленная) попала в нижнюю часть живота; смерть наступила почти мгновенно. Видимо, «стреляла рука опытного человека и целился верный охотничий глаз»...
«УБИЙЦЫ-ТЕРРОРИСТЫ» И ПАССИВНЫЕ ВЛАСТИ
С. М. Павловский принял Посьетское лесничество в таком запущенном состоянии, что ему пришлось очень много поработать над приведением в порядок дел, а также освободиться от некоторых своих служащих. Привычное для этих мест бесконтрольное использование государственных земель и богатств всеми, кто только не зевал (и русскими, и иностранцами), столкнулось в лице нового лесничего с принципиальным противником. Газета отмечала: «Добрый, мягкий и несколько нерешительный по натуре, С. М. Павловский, однако же, находил в себе достаточно сил и энергии для борьбы с хищниками и грабителями государственной собственности».
Такая бескомпромиссная позиция создала покойному чиновнику массу врагов. Газета продолжала: «Злобное шипение ненавистников порою переходило в прямые угрозы. Когда в конце января этого года был убит крестьянский начальник Посьетского участка С. А. Ястребов, то тотчас же среди друзей и сообщников убийцы его, Рыжкова, появилось громкое объявление, что будут убиты еще лесничий Павловский и один местный чиновник — агент правительственного специального надзора, которые имели несчастье не понравиться чем-то шайке местных убийц-террористов, державших в тисках ужаса местное запуганное население».
Такое описание сложившейся обстановки принадлежало, между прочим, официальному печатному органу генерал-губернаторства. При этом «Приамурье» обращало внимание и на пассивность местных властей в этом деле: «Как известно, найти убийцу Посьетского крестьянского начальника случайно помогли корейцы. Может быть, эти желтолицые наши слуги и благодетели помогут и теперь... Но розысков убийцы С. М. Павловского тотчас по горячим следам, после убийства 18-го июля, не предпринималось никаких, и местный комендант урочища Барабаша и начальник гарнизона ограничились лишь «производством» дознания, т. е. простым констатированием факта убийства да кое-каким осмотром местности... Неизвестно теперь, где мы живем — в государстве или в дикой тайге?!».
Вопрос, видимо, вполне риторический... После гибели Сергея Павловского остались жена и дочь без всяких средств к существованию; были ли пойманы убийцы — осталось неизвестным (по крайней мере, в печати об этом не сообщали).
Иван Егорчев,
член Русского географического общества
Фото: wikimedia.org